Читать книгу - "Екатерина II, Германия и немцы - Клаус Шарф"

С просьбой найти среди этих «иллирийцев» опытного школьного администратора, который взял бы на себя ответственность за создание системы всеобщего школьного образования в России, как предлагал Эпинус, Екатерина II обратилась к Иосифу II в 1782 году. По поручению императора Фельбигер выбрал для этой миссии одного из своих лучших сотрудников-сербов – директора школы в Темешваре Теодора Янковича де Мириево^[415]. Иосиф даже оказал огромную любезность своей союзнице, лично просмотрев первые предложения, составленные кандидатом в реформаторы образования в России. В сентябре того же года Янкович прибыл в Петербург, где получил возможность незамедлительно приступить к реализации своих планов. Уже через три дня после его приезда была созвана Комиссия для заведения в России народных училищ. Здесь Эпинус наряду с Янковичем выступали на правах главных экспертов, а возглавил Комиссию бывший фаворит императрицы Петр Васильевич Завадовский. Первые школы по модели Фельбигера открылись уже в 1782 году, а в следующем году в столице начала работать учительская семинария, первым директором которой был назначен сам Янкович. В 1784 году в столице начал выходить первый журнал по педагогике на русском языке. В течение первых пяти лет с момента приезда Янковича в Петербург было издано более двадцати школьных учебников, автором половины из которых был он сам. Школьные учебники и таблицы, а также пособия и инструкции для учителей были написаны в строгом соответствии с австрийскими и сербскими образцами. Все государственные и частные школы были поставлены под надзор государства, чтобы обеспечить «единообразие» по всей территории империи^[416]. Поэтому, когда в 1783 году реформа дошла до «российских подданных, употребляющих немецкий язык», в дело были пущены не оригинальные австрийские тексты, а тексты Янковича, переработанные и переведенные ранее на русский язык преподавателем из Смольного института для благородных девиц Карлом Фолльмером, – на этот раз в обратном переводе на немецкий, что не помешало впоследствии продать по 2 тысячи экземпляров каждого учебника^[417]. В немецких школах в столице и в остзейских провинциях доходило даже до стычек на религиозной почве, поскольку протестанты отказывались пользоваться составленными Янковичем учебниками Закона Божьего, ссылаясь на то, что их автор – католик^[418]. В 1786 году реформа обрела законодательные рамки в виде Устава народным училищам^[419], отличие которого от школьного устава Фельбигера состояло прежде всего в том, что он не предусматривал создания сельских школ, а школьное образование не имело статуса обязательного. Преимущество отдавалось изучению религии и русского языка, латынь предполагалось преподавать тем, кто по окончании школы собирался получать дальнейшее образование, а в выборе остальных языков рекомендовалось отдавать предпочтение наиболее распространенным в той или иной губернии^[420].

Исследователя, впервые обратившегося к школьным реформам просвещенных монархов XVIII века и ищущего в них, среди прочего, стремление правителя к эмансипации подданных, возможно, постигнет большое разочарование, когда он взглянет на екатерининское законодательство о школах 1780-х годов^[421]. Подобно прусской реформе 1760-х годов и австрийской 1770-х, российская школьная реформа была равно нацелена на унификацию империи и взращивание полезных и послушных подданных. Так, пять часов в неделю отводилось во втором классе на работу с книгой О должностях человека и гражданина, представляющей собой переложенные Янковичем на русский язык Моральные наставления Фельбигера (Anleitung zur Rechtschaffenheit)^[422]. Вышедший шестью изданиями между 1783 и 1796 годами, этот труд принадлежит к важнейшим книгам екатерининского царствования, и даже его обратный перевод на немецкий язык, выполненный Карлом Фолльмером, переиздавался в 1785–1799 годах пять раз. Благополучие обещалось в этой книге представителям всех «званий». Никто не должен стремиться к чему-либо, не приличествующему его званию, поскольку это все равно недостижимо. Общество, состоящее из господ, свободных слуг и рабов, вполне богоугодно, потому что божественные заповеди предписывают каждому исполнять свой долг. Для рабов и слуг это означало любить и почитать своих хозяев, повиноваться им, увеличивая их благосостояние и отвращая от них любой возможный вред. Такого же послушания от всех подданных требовали государство и его правительство. Крамольные речи («поносительные и дерзкие слова») объявлялись преступлением против отечества и потому достойными строгого наказания. Подчиняться законам следовало потому, что правительство, составляя их, руководствовалось интересами государственного блага. Всеобщее благо ставилось выше личного: «Повиновение сынов отечества должно быть действующее, то есть: каждый сын отечества долженствует ко благу государства действительно употреблять все свои способности и свое имение, а особливо когда требовать будет того начальство»^[423]. Так происходившее из германских земель лютеранско-пиетистское учение о должностях человека было перенесено аббатом Фельбигером в многоконфессиональную Дунайскую монархию, управлявшуюся благочестивой католичкой Марией Терезией, откуда благодаря православному сербу попало в круг обязательного школьного чтения в Российской империи при Екатерине II. Еще проводя реформы образования в Пруссии и Австрии, Фельбигер приложил большие усилия к глубокому усвоению христианского благочестия и морали, воспитанию прилежания и послушания начальству: «Послушный подданный, прилежный крестьянин или честный христианин ‘должен действовать не только для виду, но от чистого сердца’»^[424].